их путь и увидеть, как они устроятся в новом доме, но я мало что могу сделать для своего мужа. Траурные песни не пронесутся по склонам холмов, сообщая всем на горе Наньно о нашей трагедии. Я не могу плакать, как подобает вдове, когда родня мужа приносит в жертву водяного буйвола, кур и других животных, чтобы искупить вину перед вселенной за ужасную смерть сына и не дать ему навлечь беду на деревню. Но самое главное, я не могу оставаться на этом месте три дня и три ночи с телом Саньпа. Просто не могу. Тем не менее я должна убедиться, что его дух задержался внутри тела и тело и дух погребены в земле, потому что его природа в той жизни, которую он прожил, а не его последние мгновения, – вот что будет двигать им теперь.

Я обмываю то, что осталось от Саньпа, как получается, водой из ближайшего ручья. Никогда прежде я не видела ничего столь ужасного. Плоть моего мужа разорвана и растерзана. Я не знаю, что делать с внутренностями, которые никак не хотят помещаться в его брюшной полости. Я кладу монету ему на язык и перевязываю челюсть лозой.

– Купи на эти деньги одежду и еду в своей новой обители, – произношу я. Я вытаскиваю из юбки две нитки. Одной я связываю большие пальцы рук Саньпа, другой – большие пальцы его ног. Мы делаем это, чтобы напомнить умершим, что они действительно мертвы. Конечно, Саньпа знает, что он мертв, но я делаю это в знак благодарности за спасение моей жизни.

По традиции, умерших страшной смертью нужно хоронить прямо там, где они погибли, но у меня нет инструментов, чтобы выкопать могилу. Осмотрев окрестности, я нахожу небольшое углубление, которое пригодно в качестве места погребения. Мне удается затащить туда тело Саньпа. Но просто завалить тело камнями неправильно: для погребения таких покойников действует одно особое правило. На тело нужно положить труп принесенной в жертву собаки: он станет препятствием, которое помешает потревоженному духу бродить и доставлять людям неприятности. В джунглях нет собак. Я женщина и не умею охотиться.

Я сижу на корточках, думаю и жду. Наконец мне приходит в голову светлая мысль. Тигр. Сдвинуть его тушу с места мне не по силам, но мощь зверя, пусть даже после его смерти, должна сработать. Я пытаюсь отрезать одну из лап тигра, но сухожилие между костями мне не распилить. Самое тонкое – его хвост. Я вставляю нож между двумя косточками, поддеваю и нажимаю. Наконец хвост поддается. Как только все получается, я бросаю тигриный хвост на Саньпа, а затем поспешно закидываю тело камнями, ветками и соломой. Каждый, кто пройдет мимо кургана, поймет, что в этом месте кто-то похоронен. Путники произнесут заклинания, пройдут ритуальное очищение по возвращении домой и, надеюсь, не пострадают.

Я говорю несколько последних слов своему мужу. Первые – фразы, которые я слышала от рума на настоящих похоронах:

– При жизни твои а-ма и а-ба любили тебя, а ты любил их. Теперь ты мертв. При жизни ты любил охотиться. Теперь ты мертв. При жизни ты любил петь и танцевать. Теперь ты мертв. Пришло время живым и мертвым разойтись. Отправляйся к своим предкам. И никогда не тревожь живых людей.

Далее я добавляю несколько слов от себя:

– Ты должен забыть обо мне. Ты мертв. Не пытайся следовать за мной. Я прощаюсь со слезами, причиной которых ты стал. Я благодарю тебя за спасение моей жизни, но не возвращайся на землю больше – как дух или в следующем воплощении, – пока я не умру.

Я хочу поскорее покинуть страшное место, но вся в грязи и засохшей крови. У ручья я купаюсь полностью одетая, чтобы сохранить хоть какое-то приличие на случай, если кто-то застанет меня за этим занятием. Кровь мужа подкрашивает воду. Свадебную юбку уже не отстирать, но головной убор в порядке. После купания я собираю дрова для костра, нахожу клубни, устраиваюсь на солнце, чтобы высохнуть, и готовлю простую еду. После этого я ложусь в надежде, что солнечные лучи высушат одежду, и проваливаюсь в глубокий, как смерть, сон.

Утром я подбираю арбалет и стрелы Саньпа, в последний раз прохожу мимо трупа тигра, возвращаюсь на тропу и, посмотрев на проглядывающие сквозь ветви над головой кусочки неба – это необходимо, чтобы проследить за движением солнца, – продолжаю свой путь.

Я так и не нахожу деревню, где видела Дэцзя. Я заблудилась. Спускается туман, налетает буря, а я хожу кругами. Я спрашиваю дорогу у людей, но мне редко попадаются те, кто говорит на акха или путунхуа. В густых лесах я часами пытаюсь осмыслить все произошедшее, пока то, на что мне следовало бы обратить больше внимания, не начинает проступать перед моими глазами. Два года назад я подслушала, как А-ба сказал Саньпа: «Ты торгуешь тем, чем не следует, и пробуешь то, что не следует». Я не расспрашивала ни отца, ни мужа о том разговоре, но не означала ли та фраза, что Саньпа уже тогда приобщился к наркотикам? Он спрятал меня от наркоторговцев, потому что работал на них и знал в лицо? Именно они выплатили Саньпа деньги, на которые он приехал за мной? Каким бы отцом он был, сумей мы заполучить Янье, если сразу собирался отвезти ее в ту ужасную деревню? Не закончилось бы все тем, что он продал бы нас с дочерью? На эти вопросы я никогда не узнаю ответов, и это знание мучает меня. Но одна мысль, совсем простая, режет сильнее ножа. Я вышла замуж за человека, который солгал, чтобы изменить день своего рождения и обмануть вселенную. Этот поступок – вопиющее нарушение одного из основных законов акха. И ради чего? Чтобы жениться на той, кого он называл девушкой номер один? Я обнаружила, что вслух обращаюсь к А-ма Мата, Великой матери народа акха.

– Что говорит обо мне то, что я согласилась с этой ложью?!

Спустя несколько дней я добираюсь до хорошо знакомых троп. И, с трудом удержавшись от того, чтобы не броситься бежать домой, направляюсь в Укрывающую Тень, родную деревню покойного мужа. История для его семьи коротка и проста, я говорю лишь, что их сын умер ужасной смертью. И, хотя избегаю подробностей, которые будут преследовать его а-ба и а-ма в кошмарах, по виду моей испачканной одежды они догадываются, что их сын, должно быть, очень страдал.

– Мы знали, что в Таиланде его ждут неприятности, – говорит мой свекор, который смирился, но не готов принять случившееся, –